Правила жизни Бенисио Дель Торо
 Бенисио Дель Торо
41 год, актер
Тебе самому ни за что не определить, чего ты стоишь на самом деле. Ну скажет тебе кто-то: «Ты хороший актер». А другой: «Никуда ты не годишься». Иди разберись, кто из них прав.
Если вы читали сценарий «Обычных подозреваемых», то знаете: Фред Фенстер был вставлен в фильм, только чтобы погибнуть. Он не говорил ничего важного и не влиял на развитие сюжета. И потому мы решили: пусть он мямлит так, что ни слова не понять. Сценаристу и режиссеру хватило смелости оставить выбор за мной. Хотя такие штучки с идиотскими персонажами — палка о двух концах.
Мой любимый фильм из числа тех, в которых я снимался? «Коротышка — большая шишка». Моя первая роль со словами. И даже с лаем.
Я не считаю себя актером в стиле латино, хотя я латиноамериканец по имени, по крови и до мозга костей. Школа у меня, если тут вообще можно говорить о национальных традициях, американская. Возможно, и русская тоже: Стелла Адлер плюс Станиславский.
С другими я не соревнуюсь. Я соревнуюсь сам с собой.
Я слышал от некоторых писателей: без сигареты не могу написать ни строчки, даже вообразить не могу, как работал бы без курева. Курить глупо. Играть курение не помогает. Но работа актера очень нервная. Я слышал, что бейсболисты иногда тайком смываются в даг-аут выкурить сигарету. Съемки в этом смысле похожи на бейсбол. Вот почему мне нравится что-то держать в руке, понимаете? Сигарета нужна, чтобы занять руки, чтобы сохранить выдержку. Так уж действует никотин — он расслабляет.
Моя мать умерла, когда мне было девять. Так уж сложилась моя жизнь.
Если ты, представитель национального меньшинства, приезжаешь в эту страну, то застреваешь на нейтральной полосе — ни там ни сям. Ты уже не свой там, откуда приехал, но пока не стал своим там, где находишься. Тебе может быть очень одиноко. Но в то же самое время на новом месте можно выдумать самого себя заново.
В интернате в Пенсильвании, где я учился, были довольно строгие порядки. Есть люди, которым интернатское воспитание подходит. Мне, например, подошло.
Что я узнал за свою жизнь о женщинах? Ну-у, брат… Это как замысловатая карта… Думаю, мы все ломаем головы над этой картой.
Я хотел бы быть моногамным. Правда. Если уж у тебя с кем-то отношения, так изволь, старый козел… ну вы понимаете. Наверно, общего рецепта тут нет.
Я никогда всерьез не собирался стать юристом, но знал: кем-нибудь да придется стать.
Однажды мой брат сказал: «Бенни, тебе стоило бы пойти в актеры». Я обалдел. «Чего?» — говорю. Наверно, он разглядел во мне что-то такое, чего я сам не замечал.
На первом курсе в колледже я записался на курс актерского мастерства — просто так, чтобы набрать нужное количество часов и при этом не перетрудиться.
В актерском деле меня привлекла энергия. Для меня было естественно относиться к игре на сцене как к спорту — спортсмен ведь тоже делает свое дело на глазах у зрителей. Мандраж, необходимость собраться с силами и выступить — все похоже.
Как однажды сказала Стелла Адлер, наркоман — это человек, который превращает свое тело в письмо обществу. Извещает, что в обществе что-то неладно.
Хороший сценарий всего лишь хорошее сырье. Берешь его и начинаешь с ним работать, делаешь из него что-то. Все равно что взять кусок хорошей кожи: раскраиваешь его, распяливаешь или что там с ним делают — и в итоге получаешь хорошую пару ботинок. Хороший ломоть пиццы может быть ничуть не хуже 200-долларового обеда в ресторане.
Роберт Родригес готовит зашибенную пиццу. Вы себе представить не можете, как его пицца хороша. Эх! Он готовит пиццу, как… Что? В чем его секрет? Блин, это не ко мне вопрос. Спросите у него сами, а? Не знаю, понравится ли ему, если я разболтаю.
Америка обожает пуэрториканцев. Мы воюем за нее во всех войнах, которые она ведет.
Мир всегда будет находиться с Америкой в таких вот странных отношениях: любить ее и ненавидеть одновременно.
В прошлом, возможно, и были войны, которые велись за правое дело, войны, в которых стоило участвовать. Но теперь все иначе. Война превратилась в грязную игру.
Когда-то я жил в говенной 300-долларовой квартире в Лос-Анджелесе. Я сказал себе: «Бенни, хуже уже просто быть не может».
Уверенность в себе — это иногда большая глупость. Только дураки не сомневаются.
Я покупаю книги, но читаю медленно. Накуплю книг, и лежат они у меня штабелями.
Меня вечно спрашивают о моей прическе. Я сам о ней не так уж часто думаю, честно.
Если в Америке ты кинозвезда, приходится быть и звездой телевидения. Приходится мелькать в ящике. Продавать по ящику то, что делаешь. Говорить по ящику с людьми.
Я не бегу к телевизору, чтобы увидеть что-то конкретное. Разве что иногда, когда я дома, могу сесть и посмотреть «CSI: место преступления» или там «Друзей».
Лучше что-то показать, чем рассказать словами. Это вовлекает зрителей в происходящее.
Состояться — значит получать деньги за то, что ты умеешь делать хорошо.
Марлон Брандо всех потряс. Он все изменил. Он появился из ниоткуда. Он — планка. Как Пикассо, как Майлз Дэвис. Как «Битлз» или «Стоунз».
Приятно, когда твоя работа доставляет людям радость. Это заставляет тебя относиться чуть серьезнее к тому, что ты делаешь. Словно в твоей деятельности есть смысл.
Да, наркотики очень опасны. На моих глазах столько талантов сторчалось. Я… э-э-э… веду довольно-таки здоровый образ жизни. Схожу с ума, но по-своему, по-другому.
Музыка — это да. Она меня отпускает на волю.
Кино существует всего сто лет. Задумайтесь над этим, а? Совсем молоденькое.
Я чуть-чуть кое о чем знаю.
Сбор материала, вживание в образ — это не система Станиславского, а здравый смысл.
Мне нравится, как Джек Николсон в «Беспечном ездоке» пьет виски, а потом, помните, издает такой какой-то звук: «й-ип, й-ип, й-ип». Или Бельмондо в фильме «На последнем дыхании». Каждый раз, когда он видит фото Богарта, он касается своих губ. Или Брандо в «Крестном отце» — та штука с розой. Еще я могу назвать и других людей, не актеров. Вот Роберто Клементе — знаете, бейсболист? Каждый раз, когда он бил по мячу, он как-то так делал шеей… Или Джефф Хорнасек, баскетболист, знаете? Каждый раз, когда он делал штрафной бросок, он дотрагивался до своей скулы. Жесты — это круто. Они заметны. Они врезаются в память.
Иногда актеры чересчур стараются. Нужно остерегаться, не переигрывать. Внутреннего монтажера нужно воспитывать в себе целую жизнь, не меньше. Но это ключ ко всему. Экономить жесты. Научиться не делать лишнего. Помню, Кристофер Уокен мне говорил: «Не знаешь, что делать в эпизоде, — вообще ничего не делай».
Мой «прославленный взгляд искоса», говорите? Да, я его постоянно репетирую.
Думаю, у всех бывает такой страх, когда боишься, что твой последний проект станет действительно последним. Это зависит от степени твоего пофигизма. Выдалось два свободных месяца, и ты уже вопишь: «Все! Мне больше никогда ничего не предложат!»
Интервью — это тяжело. Приходится долго нудить только о себе. Прямо стыд берет.
Занимался ли я сексом со Скарлет Йоханссон в лифте после оскаровской церемонии? Ну вообще-то я… понимаете… э-э-э… ну-у… Не знаю. Не будем устраивать лишний шум вокруг этого. Думаю, такое могло быть. И возможно, даже повторится в будущем.
via Esquire
|
| Категория: Мои статьи | Добавил: stachek36 (17.01.2010)
|
| Просмотров: 748
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
