 Уиллем Дефо
Актер, 53 года, Висконсин
Я работаю в Голливуде и заодно играю в авангардном театре. Это два разных мира, и получается, что твой собственный мир тоже изменчив — эстетически, морально, профессионально. Путешествовать между двумя мирами — это особое удовольствие, ты всегда немного чужак. Как будто приезжаешь в другую страну, где нельзя полагаться на привычки, поскольку здесь все иначе, прошлые наработки не годятся, — надо начинать жить с нуля.
В Англии есть женщина, которую я хочу убить. Она пишет о знаменитостях, и кто-то сказал ей, будто по мне все девочки с ума сходят или что-то вроде того. Так она меня просто с говном смешала: «Этот парень — пустое место, он зануда, думает только о себе, у него рыжие волосы, а рост пять футов три дюйма». В общем, изобразила меня карликом с оранжевой шевелюрой и жиденькими усишками. Если вы ее увидите или решите не выбрасывать из своего интервью мой отзыв об английских журналистах (ох и поганый же народец в основном, конечно!), не забудьте сказать, что она поганее всех. Клал я на нее с большим вонючим прибором.
Все удивляются: «Как, ты снялся в комедии?!» На что я отвечаю: «А вы забыли Бобби Перу в „Диких сердцем"? Это тоже была комедия. А „Тень вампира"? И „Человек-паук" тоже комедия!» Мне так часто твердят, что я, дескать, всегда играю злодеев, что я решил проверить. Залез в Интернет, скачал список своих фильмов и подсчитал, сколько у меня хороших героев и сколько плохих. Я не верю в эти ярлыки, и все-таки. И оказалось, что хороших вдвое больше.
Я люблю комедии, в том числе построенные на трюках, даже грубоватые, — но они часто выглядят скучными, да и подбор актеров в них оставляет желать лучшего. В комедиях обычно снимаются те, у кого не сложилась работа на эстраде, да еще те, у кого забавная дикция или физиономия. Я под эти категории не подхожу, и меня не очень-то туда зовут. Кстати, я против того, чтобы делить актеров по типажам. Если ты однажды с чем-то справился — а из меня вышел неплохой злодей, — тебя заставляют делать то же самое снова и снова.
Я всегда мечтал выбраться из своего родного городка. Я даже изменил имя с Уильяма на Уиллем, но не потому, что хотел взять себе псевдоним; думаю, это было нужно для формирования личности. В душе я всегда чувствовал, что моя жизнь делится на два этапа. Первый — на родине в Висконсине, где от меня ничего не зависело, а второй, совершенно новый — после того как я уехал в Нью-Йорк.
Некоторые актеры утверждают, что теряют себя в своих героях. Я думаю, это миф. Твой персонаж — это ты сам, пропущенный через фильтры новых обстоятельств. Но конечно, ты спокойно можешь потеряться сам в себе.
Для меня актерство — это духовный поиск. Это ужасный штамп, но иногда вся шелуха спадает, и ты действительно живешь здесь и сейчас. Актерство этому способствует, поскольку дает структуру, которая направляет твои усилия и воображение, полностью тебя поглощает. Я очень люблю это ощущение. Остальной мир перестает существовать, все заботы отпускают тебя, остается одна только чистая поэзия. Даже собственные несовершенства становятся поэзией.
В работе я просто берусь за то, что мне нравится. И делаю это сознательно. Я считаю, что смешивать разное полезно. Это здоровый подход к актерской профессии, поскольку, если все время менять виды деятельности, не только упражняешь разные мускулы, но и смотришь с разных точек зрения. Так можно сохранить новизну — и в творческом, и в карьерном плане,- если судьба к тебе благосклонна. Люди, которые слишком долго занимаются одним и тем же, часто становятся циничными. Важно сохранять остроту реакции, любопытство.
Когда я много общаюсь с репортерами, меня начинает тошнить от самого себя.
Я отношусь к красивой жизни с подозрением. Я все еще не расстался с романтической идеей о том, что нельзя забывать чувство голода. Если живешь красивой жизнью, скоро оказывается, что очень многие вещи доверены кому-то еще, другим, — от стирки ваших рубашек и приготовления обеда до заботы о ваших близких.
Десять-пятнадцать лет назад я стал заниматься йогой. Я начал ходить в центр йоги Дживамукти, там были очень интересные люди, они учили меня основам. Но мне хотелось научиться заниматься самому, в дороге, и я узнал, что есть йога Аштанга, и с тех пор занимаюсь именно ей. Но я не хотел бы слишком много распространяться о йоге, а то я начинаю чувствовать себя популяризатором. Мне хочется оставить за собой право не быть йогом. Всегда, когда я достаю свой коврик, какая-то часть меня говорит: «Вот, черт, опять». Правда. Потому что это трудные упражнения. И приходится мириться с неудобствами, и часто все тело болит, и неохота. Но всегда, каждый раз, к концу я чувствую ясность, радость и чистоту. Это всегда контакт с чем-то вне меня самого, не просто физическое усилие — это лаборатория, где можно изучать, как работает твое сознание. Это привычка, но здоровая привычка. Лучше, чем пиво за завтраком.
Я сыграл Христа до того, как это стало модным, в «Последнем искушении Христа». Это было очень-очень малобюджетное кино — шесть миллионов долларов, кажется, и мы снимали в Марокко, в абсолютной изоляции. Но я помню, как-то встретился мне Макс фон Зюдов, который сыграл Христа в фильме «Величайшая из когда-либо рассказанных историй», и он сказал: «Приятно познакомиться. Мы с вами члены весьма элитарного клуба». А сейчас я мог бы ему ответить: «Уже не такого элитарного».
В июле мне исполняется 50. Но я не воспринимаю эту дату как рубеж. Во мне есть что-то от Питера Пэна, я все еще в каком-то смысле чувствую себя ребенком. Наоборот, мне нравится мой возраст, потому что теперь я могу мыслить яснее и спокойнее. Некоторые говорят, что с годами теряешь остроту, но мне кажется, что ты учишься лучше управлять ей. Единственная проблема в том, что мое время истекает. Это действительно проблема. Но по-моему, никто столько раз не умирал в кино, сколько это делал я, — так что у меня есть опыт.
via Esquire
|
