Уиллем Дефо

Актер, 54 года, Нью-Йорк, Рим


Нет во мне ничего странного – просто парень из Висконсина.


Любую жизнь можно уместить на одном листе бумаги.


Я родился в Эплтоне – это в Висконсине, и вот что я скажу вам: американский Средний Запад – это не то место, где вы легко встретите интересных творческих людей с интересными творческими идеями. Там люди ходят с дробовиками.


Лет в 14 я стал посещать курс драмы при Университете Висконсина, но очень быстро меня выперли оттуда. Все дело в том, что я взялся снимать пробный фильм, и по задумке в нем была серия интервью – с нудистом, сатанистом и драг-дилером. Я снял все это за один день, а когда сел монтировать, вдруг понял, что ужасно хочу есть. Короче, я бросил все и пошел обедать. И в этот момент в монтажную притащился какой-то важный хряк и сел смотреть отснятые материалы. Судя по всему, увиденное не впечатлило бедолагу. Потому что, когда я вернулся с обеда, монтажная была закрыта, а я был отчислен. Вдобавок к этому, пока я шел домой, они позвонили моим родителям и сказали, что я занимаюсь тем, что снимаю порно. Короче, из этого курса драмы я вынес немного: никогда не уходи на обед, пока не закончил монтировать.


Не люблю ничего пушистого.


Женщинами я стал интересоваться, когда мне было около 14 лет. Довольно поздно, как мне сейчас кажется. Хотя в тот момент надо мной уже маячила слава порнографа. В общем, в 14 лет я связался с одной девчонкой – ее звали Венди Уитт – и мы отлично провели пару лет. В родительском доме была комната с телевизором, которая почиталась, как что-то очень приватное: если ты заходил туда, тебя никто не беспокоил. Так что если я приводил девушку домой, мы сразу шли с ней в эту комнату, не боясь, что туда кто-то зайдет. Уверен: моим родителям было абсолютно все равно – смотрим мы там телевизор или трахаемся. Полагаю, что строго как медики, они просто считали, что трахаться дома – это лучше, чем трахаться в машине. Храни их Господь.


Глупо репетировать любовные сцены.


У меня никогда не было близких друзей среди мужчин. Самые важные дружеские отношения в моей жизни происходили между мной и женщинами. Наверное, все потому, что в детстве у меня было пять сестер – и от них я узнал гораздо больше, чем от родителей. Они были весьма раскрепощены сексуально, мои сестры. Я бы даже сказал – развращены. Что такое минет и куннилингус, я узнал в районе шести лет. Помню, я все спрашивал их: «Но ведь так поступают только плохие люди, да?» А сестры смеялись.


Брак кажется мне чем-то очень важным.


Свою жену (итальянская актриса и режиссер Джада Колагранде. – Esquire) я встретил на улице в Риме. Это было в 2004 году. У нас были общие друзья и все такое, но заговорили мы с ней почему-то именно на улице. В общем, мы решили пожениться в тот же день. Мы просто обедали, и я сказал: «А давай поженимся?» Я позвонил в мэрию, и они сказали: «Если вы явитесь сюда в течение пары часов, вы сможете только оставить заявку – а поженят вас уже завтра». В общем, мы бросились туда, оставили эту чертову заявку, а на следующий день нас действительно зарегистрировали. Чтобы обтяпать дело, им потребовалось всего два свидетеля, и это были наши лучшие друзья: мой управляющий и ее монтажер.


Кто-то сказал мне: твой адвокат по бракоразводному процессу всегда должен быть красивее твоей бывшей жены.


Моему сыну (сын Уиллема Дефо рожден от театрального режиссера Элизабет ЛеКомпт, с которой Дефо прожил 27 лет, не состоя в браке. – Esquire) уже давно за двадцать, а я ни разу не говорил с ним о женщинах. Пусть разбирается сам.


Фильмы – как дети. Ты сделал их, показал их публике, забыл о них. Но рано или поздно они все равно вернутся к тебе – либо что-то потребовать, либо что-то отдать.


Зритель бывает очень глуп. Он думает, что сниматься в кино – это как отправиться на каникулы.


Я никогда не пытаюсь осмыслить сценарий мозгом. Я взаимодействую с ним при помощи кишок и прочих внутренностей.


Стать актером несложно. Умение не стесняясь поссать в большой компании – это уже кое-что.


Слово «притворяться» мне нравится больше, чем слово «играть».


Лицо может быть каменным, но ум должен быть гибким.


Мое лицо мне определенно нравится больше, чем мое имя.


Уиллем для меня – это как гвоздь в жопе. Когда-то я сменил на него данное мне при рождении «Уильям», и с тех пор успел пожалеть об этом тысячу раз. Представляете, многие люди просто не знают, как правильно произносить это «Уиллем»! Клянусь, я очень долго думал над тем, чтобы сменить его обратно. Но теперь уж слишком много людей знает меня как Уиллема.


Каждому и нас необходимо завести внутри себя какого-нибудь зверя.


Мне кажется, люди даже не пытаются разглядеть во мне нормального человека. А ведь я нормальный человек.


Я одинаков для всех.


Мой шрам – это шрам от ножа. От чего еще шрамы бывают?


Больше всего на свете я хочу научиться лгать на интервью. Просто ради игры, чтобы не выглядеть занудой. Но сидящий внутри меня маленький висконсинский пуританин вечно грозит мне своим пальцем.


В Висконсине – там, где я, напомню, родился, одежду не меняют по три дня, не бреются и не расчесывают волосы. Это суровое место, и я уже давно отослал ему свой прощальный поцелуй. Но я должен признать, что время от времени в этом чертовом месте все же мелькала красота. Эту красоту можно было застать на реке – Фокс-ривер – так она называется. Я много рыбачил, когда был пацаном. Таскал щук, судаков, окуней. Выходил на середину реки в алюминиевой лодке, цеплял наживку, забрасывал. У меня не было никакого дерьма, никакой суперблесны из телевизора – все по-настоящему. Черт, там и правда было что-то прекрасное – по крайней мере, до тех пор, пока они не построили этот бумажный комбинат. Вы знаете, что это такое – бумажный комбинат? Это значит, что закаты становятся божественными, как в Нью-Мексико: пурпурные, лиловые, алые. Но это все из-за того дерьма, которое они начинают выбрасывать в атмосферу, как только выходят на проектную мощность.


Закат всегда подступает незаметнее, чем рассвет.


Чем старше ты становишься, тем проще, оказывается, заплакать.


Я никогда не ходил к психотерапевту, хотя – Бог свидетель – есть множество людей, которые хотели бы меня к нему отправить.


Я из тех людей, кто, выходя на гребень моста, всегда думает о том, чтобы прыгнуть вниз, чувствуя какую-то нестерпимую щекотку в самой середине горла.


Я никогда не смогу заснуть в комнате, где находится заряженное оружие. Считайте это моей слабостью.


Возможно, я вообще не должен был здесь появиться.


Я никогда не рассказываю анекдоты.


Я должен спать – как и все.


Ненавижу обжорство.

esquire.imweb.ru